Голодный 1933 год подходил к концу, и государство постепенно ослабляло «гайки» жесткого нормирования продуктов для населения. Первые послабления появились еще весной, когда 2 апреля вышло постановление СНК СССР № 624/114с «О свободной продаже хлеба», разрешавшее таковую параллельно с действовавшей тогда в стране карточной системой. Однако и «свободная продажа» тоже нормировалась – в одни руки разрешалось отпускать не более килограмма хлеба «в целях усиления борьбы со спекуляциями». Одновременно ОГПУ предписывалось «усилить борьбу с перекупщиками хлеба при магазинах, где производится свободная продажа хлеба, предоставив ему право налагать на перекупщиков штраф в размере от 50 до 100 руб. с отбиранием хлеба».

Правда, касалось это рыночное нововведение не всей страны, а лишь четырех крупных городов: Москвы, Ленинграда, Харькова и Киева, где надлежало создать необходимую материально-техническую базу, в частности, значительно увеличить количество хлебных лавок.

С 20 августа разрешалась свободная продаже хлеба в Воронеже, с 1 сентября — в Орле, Курске и Тамбове. И, наконец, 1 декабря 1933 года Политбюро приняло постановление «О свободной продаже хлеба в городах СССР», к которому прилагался длинный список, включавший свыше сотни таковых. Был среди них и Ульяновск.

Хлеб и тиф

Новшество горожане встретили с воодушевлением, а принятое Горсоветом постановление о торговле коммерческим хлебом уже с 1 января 1934 года, лишь прибавило обывателю бодрости. «В этом году в деревне у колхозников хлеба много, и они повезут его продавать на колхозный базар, – предрекали оптимисты. – А что это значит? – Вопрошали они. И сами же отвечали – А это значит, что цены на хлеб снизятся, а продовольственное положение рабочих и служащих улучшится!».

Однако радость оказалась преждевременной: колхозники почему-то не хлынули в город, а привозили на рынок в среднем всего от 10 до 15 центнеров хлеба в день, чего было крайне недостаточно для удовлетворения ажиотажного покупательского спроса. И цены стали расти. Так, если в первые дни «вольной торговли» мука стоила 40 рублей пуд, то к 1 января ее стоимость увеличилась до 60-65 рублей. Правда, продержалась они на этом уровне недолго – уже 2 числа, когда в городе началась торговля печеным хлебом через ларьки по коммерческой цене – по рубль пятьдесят за килограмм, рыночная стоимость его сразу упала: если 31 декабря пуд муки стоил 65 руб., то уже 2 января за него просили всего 45 руб.

Но появилась другая напасть – очереди. Практически у всех ларьков вытягивались «хвосты» до ста человек и более. А все потому, что вместо семнадцати запланированных торговых точек, их по городу сумели открыть всего десять.

Недовольство вызывали также то и дело возникавшие перебои как в колхозной торговле, так и в работе коммерческих ларьков. При «достаточных лимитах, отпущенных Краем», последнее объяснялось «плохой организацией торговли со стороны руководителей отдельных торгующих организаций».

Еще одним побочным эффектом стала сразу же начавшаяся спекуляция, когда некоторые предприимчивый горожане, купив положенный килограмм по рубль пятьдесят, тут же продавали его по два, а то и по два с полтиной и снова становились в очередь за следующей порцией. Тем не менее, несмотря на все эти неурядицы, по данным ОГПУ на 4 января 1834 года, в целом настроение населения оставалось бодрым. И вдруг…

«Единичные случаи заболевания сыпняком среди рабочих Госзавода № 3 выявлены 20 Января 1934 года. И массовые случаи заболевания зарегистрированы 24-26 Января с.г. В общей сложности на 26 января зарегистрировано больных сыпняком всего 56 человек, из них был один со смертельным исходом», – доложил 27 января совершенно секретной депешей в горком помощник начальника оперсектора ОГПУ Александров.

По мнению медиков, сыпняк завезли в Ульяновск из других городов – первые его случаи были выявлены у приехавших в командировку на завод специалистов из Москвы и Самары. А быстрое распространение заразы врачи связывали с большой скученностью людей в вагонах рабочего поезда, перевозившего на левый берег Волги, на завод и обратно рабочих, живших в правобережье. Количество вагонов в составе было срочно увеличено и в каждом из них ежедневно проводилась дезинфекция.

Другим рассадником опасной инфекции медики назвали очереди у ларьков с коммерческим хлебом.

В Заволжье был срочно организован штаб по борьбе с сыпняком, мобилизован медперсонал. Специальные бригады медиков обходили примыкавшие к предприятию деревни и рабочие поселки, выявляя заболевших. День и ночь на заводе работала дезинфекционная камера, а также заводская камера-вошебойка, способная обрабатывать по 48 комплектов одежды в сутки. Этого, по мнению медиков, было крайне недостаточно, однако оборудовать еще одну директор завода категорически отказывался.

Тем не менее, принятые меры позволили остановить распространение в городе сыпняка и не допустить эпидемии. Во всяком случае, об опасной инфекции в документах того периода больше не упоминалось и власть получила возможность вернуться к проблеме хлеба насущного.

К началу февраля цены на продукты продолжали расти, а их поступление на рынок, напротив, сокращалось. Так, если сразу после объявления свободной хлебной торговли, подвоз в город мучных продуктов достигал до 300 пудов в день, то на начало февраля он сократился до 150-200 пудов. А цены, понизившиеся было до 40 рублей за пуд ржаной муки, вернулись к первоначальным значениям в 60-65 рублей.

Коммерческого хлеба также не хватало и теперь перебои вызывались его дефицитом. Как и очереди, в которых скапливалось до 150-200 человек, хотя хлебных лавок и магазинов в городе к этому времени стало достаточно – аж 32 точки. Однако даже то, что удавалось через них с таким трудом «достать», зачастую есть было невозможно – хлеб, выпекавшийся на городских хлебозаводах, был крайне низкого качества, порой – фактически сырым.

Как ни странно, существенную лепту и в ажиотажный спрос на главный продукт, и в создание очередей за ним, вносили те, кто, казалось бы, как раз и должен был обеспечивать город хлебом. Речь о крестьянах, как Ульяновского, так и соседних районов. Именно они составляли больше половины покупателей коммерческого продукта. Продав на рынке привезенную муку, сельские труженики тут же приобретали коммерческий печеный хлеб. Это было выгодно потому, что на выручку за пуд муки, проданный по 65 рублей, можно было приобрести более двух пудов печеного, то есть готового хлеба. Некоторые особо предприимчивые граждане ухитрялись провернуть эту нехитрую коммерческую операцию трижды, а то и четырежды за день, отстояв в трех-четырех разных очередях.

Кроме того, как и в январе, по-прежнему имели место случаи спекуляции, когда печеный коммерческий хлеб, купленный по рубль пятьдесят за кило, тут же перепродавали дороже на целый рубль.

Тем не менее, с трудностями, проблемами, недостатками, недоработками, недогибами и перегибами, страна медленно отходила от пережитого голода. И важным этапом на этом пути стал состоявшийся в ноябре 1934 года пленум ЦК ВКП(б), на котором было объявлено об отмене в стране «карточной системы по хлебу и некоторым другим продуктам», введенной еще в конце 1928 года.

«Железный конь пришел на смену крестьянской лошадке»

«Мы вводили карточную систему по хлебу тогда, когда колхозов и совхозов у нас было мало, когда в деревне преобладало мелкое единоличное крестьянское хозяйство с его жалкой техникой и низкой урожайностью», – объяснял необходимость этого шага в своем докладе на пленуме председатель Совета Народных Комиссаров, то есть глава советского правительства, Вячеслав Михайлович Молотов.

Теперь же ситуация в стране кардинально изменилась: коллективизация в основном завершена, а сельское хозяйство, вооруженное «многими тысячами тракторов, автомашин, комбайнов и других сложных сельхоз. машин, встало на путь быстрого подъема»: если 1928 году, когда вводилась карточная система, в «закрома родины» удалось засыпать лишь 650 млн пудов хлеба, то спустя семь лет, осенью 1934-го хлебные запасы страны составляли уже не менее 1,5 миллиардов пудов, то есть в два с лишним раза больше, причем на долю единоличников приходилось лишь 8% заготовленного зерна. Все остальное произвели колхозы и совхозы.

Количество государственных и кооперативных магазинов и лавок по стране с 1928 по 1934 год возросло со 123 до 283 тысяч, то есть государственно-кооперативная торговая сеть выросла больше, чем в 2 раза. При этом на чисто государственную приходилось 35% всей торговой сети. Что касается частных магазинов, то их число, напротив, сократилось с 25 тысяч почти до нуля. Зато рос удельный вес коммерческой торговли в розничном товарообороте: если в 1931 году он составлял 3%, то в 1934-м приближался к четверти — 24%. Главной целью этого сектора была борьба со спекулятивно вздутыми ценами на базарах, что в значительной мере удалось. Этому также способствовало и быстрое развитие колхозной торговли: по данным, полученным из 28 крупнейших городов СССР, в 1934 году «базарные привозы» сельхозпродуктов увеличились в сравнении с прошедшим годом примерно на 75%.

«Фактами доказано, что государство овладело рынком больше, чем когда бы то ни было, и теперь имеет все возможности быстрого развития товарооборота в соответствии со спросом потребителей в городе и деревне. <…>. И потому пришло время отменить карточную систему по хлебу и по некоторым другим продуктам», – подвел итог сказанному глава советского правительства.

В Ульяновске постановление пленума приняли в целом положительно, как «направленное на улучшение жизни трудящихся и на развитие животноводства, так как каждый рабочий и служащий будет иметь возможность разводить мелкий скот, если цена на хлеб будет доступной и последует прибавка жалования». Среди прочих такого мнения придерживались педагоги и учащиеся городских учебных заведений

А вот среди «отдельных отсталых рабочих и служащих» нашлись скептики, полагавшие, что решение пленума реализовано не будет, во всяком случае, полностью. И в чем-то они оказались правы.

«Отдельные недостатки» и «субъективные трудности»

Заслушав информацию об итогах торговли хлебом на 1 января 1935 года, бюро Ульяновского горкома ВКП(б) на заседании, состоявшемся второго числа, констатировало что, «при наличии в основном удовлетворительной организации торговли (отсутствие очередей, бесперебойный завоз хлеба в магазины и пр.), со стороны отдельных торгующих организаций (ГОРТ, ОРС № 3 ж/д) и отдельных завмагов был допущен ряд безобразий и нарушений», таких как отсутствие прейскурантов, антисанитарное состояние помещений, отсутствие отопления в некоторых торговых точках и ряд других нарушений. В целом же, повторимся, торговлю главным народным продуктом удалось организовать более или менее нормально. Хотя не везде и не всегда. При этом главную роль во всевозможных безобразиях на хлебном фронте играло то, что сейчас принято называть человеческим фактором.

Вот и в конце весны-начале лета 1935 года пресловутый «фактор» вновь проявил себя, теперь – на гос. заводе № 3, больше известном, как Патронный. В январе 1934-го предприятие уже оказывалось в центре внимания городского руководства, едва не став источником эпидемии сыпного тифа. Прошло полтора года, и проблемы Патронного опять пришлось обсуждать на бюро горкома. На этот раз – по поводу безобразий, творившихся в торговле хлебом, где то и дело возникали перебои. В частности потому, что в заводские магазины его завозили нерегулярно, а порой не завозили вовсе. В ожидании начала торговли люди скапливались в огромные нервные очереди. А это – давка, ругань, потасовки. Случалось так, что, простояв несколько часов у магазина и узнав, что сегодня хлеба здесь не будет, толпа бросалась в другие торговые точки, куда, по слухам, товар привезли, чтобы как можно скорее занять очередь там. Нередко, из опасения остаться без хлеба, члены одной семьи занимали очереди у нескольких разных магазинов, в расчете, что где-то, да повезет.

«Такое безобразное положение с торговлей хлебом можно объяснить тем, что работники торгующих организаций при Гос. заводе № 3, в частности, работники Отдела рабочего снабжения завода, зная, что имеющаяся хлебопекарня при заводе ни в коем случае дать хлеба потребного количества не в состоянии, никаких реальных мер в вопросе бесперебойного снабжения хлебом не предпринимали, располагаясь на авось. Что не хватающее количество хлеба завозится по линии ГРОТа, работники последнего также решительных шагов в этом вопросе не предприняли. Зачастую, сделав хлебную заявку, (иногда несвоевременную) и успокоившись на этом, объясняют: звонили. Не дают», – гневно констатировали члены бюро горкома, отмечая, что создавшееся ненормальное положение «отрицательно отражается на настроении рабочих завода».

Ну, а дальше следовал привычный набор «оргвыводов»: обязать, поручить, принять меры.

Так или иначе, но к концу 1934 года последствия страшного голода страна смогла в основном преодолеть. Отмена жесткого распределения продовольствия свидетельствовала о том, что, благодаря собственному сельхозпроизводству, государство уже было в состоянии гарантированно обеспечить граждан продуктами. Может быть пока еще и не накормить досыта, но не позволить голодать – наверняка.

Источники:

ГАНИ УО Ф. 13, оп. 1. Д. 1230. Л. 2, 46,47,51,54,54 об.,87,89,90.

ГАНИ УО Ф. 13, оп. 1. Д. 1273. Л 30.

ГАНИ УО Ф. 13, оп. 1. Д. 1283. Л. 19.

https://alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1026191

https://istmat.org/node/42527

Владимир Миронов